—Вы потрясены?
      —Нет.
      —Не понимаю вас. Мы ведь присутствуем при событии первостепенной важности. Казнь Николая II при таких обстоятельствах, по приговору какого-то провинциального комитета¹...
      —Прежде всего, я не очень доверяю самому факту. Нам уже раз 10, если не больше, сообщали о ней и на другой неделе опровергали. Опровергнут и еще раз.
      —Но германское официальное сообщение, сообщение Совнаркома, панихида в Лондоне, газетные подробности...
      —Видите ли, свойство официальных сообщений — это сообщать официальную правду. А она никогда ведь не совпадает с реальностью. Газеты же давно уже только бредят о действительности, утратив всякое чувство реального. Я предпочитаю те достоверные новости, что родятся во время солнечных ванн на пляже в коктебельском «мужикее»². Там, по крайней мере, выявлена психология их создателей. В них есть приятная солнечность и безмятежность: англичане прорываются сквозь Дарданеллы и берут Петербург, завоевывая по дороге Кавказ, французы изобретают новые снаряды, от которых загорается земля и армии немцев «испаряются», Троцкий реквизирует карету Иверской Божьей Матери и разъезжает в ней по Москве, Ленин бежит вместе со всем своим правительством в Курск и т.д.
      —Тогда чему же вы верите?
      —Ничему. Но с разными оттенками скорее верю неожиданностям. Вроде убийства Мирбаха и Эйхгорна. И весьма критически отношусь к тому, что удовлетворяет общим желаниям.
      —Что же вы думаете, что казнь... т. е. убийство Николая II, удовлетворяет общим желаниям?
      —Желаниям — нет. Ожиданиям. С самого начала революции было ясно, что он будет стерт в поднявшемся человеческом хаосе³. Но в какой момент — это труднее всего сказать. И потому известия о его смерти возникали все это лето периодически. Теперь они участились, потому что монархическая идея стала за последнее время очень популярна, а для монархистов казнь Николая — насущная потребность...
      —Я вас не понимаю...
      —Я хочу сказать, что для социалистов казнь Николая вовсе не нужна, а только вредна, так как укрепляет монархическую идею.
      —Вы забываете о том, что ни одна великая революция не обходилась без казни короля.
      —Да — это чувство революционной комильфотности, желания быть вполне исторически корректным: оно-то и решило судьбу Николая.
      —Но при чем же выгода монархистов?
      —Очищение. Монархическая идея растет потому, что народные массы, пресловутый коллектив, убедившись в полной своей неспособности установить порядок, по которому уже слишком многие соскучились, своими силами стремится передать власть и ответственность в руки какому-нибудь одному лицу и на этом успокоиться. Николай же II никак не мог быть таким лицом. Слишком много неуменья, политической негибкости и бедствий связано с ним лично. Но это не единственная причина. Есть более глубокие, исторические, которые лежат в самих первоосновах царской власти. Царская власть основана на цареубийстве.
      —Опять парадоксы!
      —Нисколько. Алексей Орлов⁴ вовсе не был так не прав, когда на вопрос, заданный ему в Берлине: «Какой образ правления в России?» — ответил: «Самодержавие, ограниченное цареубийством». Человек, собственными руками придушивший одного императора, какой-то внутренней интуицией прозрел благодаря этому личному опыту сущность царской власти, скрытую для теоретиков права и монархии.
      —Послушайте, может, это все и очень остроумно, но ни события, ни обстоятельства не располагают к таким шуткам.
      —Я не шучу. Я говорю только о тех фактах, которые установлены наукой. Справьтесь с историей культуры и с историей религий: цареубийство — это тот корень, из которого вырастает царская власть. Оно предшествует институту самодержавия. И не мудрено, что то, что породило самодержавие, остается с ним и сопутствует ему во всей политической эволюции.

Комментарии